Я пью кофе.

Паршивый кофе. Наверное, самый паршивый из тех, которые можно купить в половину третьего ночи. Но я не в претензиях. Дело не в кофе. Дело в ночи.

Я всегда пью здесь кофе ночью. Это какой-то поддельный Neskafe с двумя ложками сахара в чашке в горошек от ФФЗ «Чайка», которого уже нет. Романтика? Нет, просто дурацкая привычка. В дороге я всегда такой. Меня не волнует качество заведения. Просто я здесь. Сейчас. Под этой дешевой вывеской «Кафе «Солнечное».

Те, кто меня знают, не верят, что я могу бывать в таких местах. Ну и пусть… я их не заставляю. Это мой выбор. Сознательный ли? Нет. Просто выбор. Я знаю, что в Новороссийске есть места гораздо приличнее, где подают приличный кофе. Но я хочу тратить 25 рублей в ночи за ту бурду, которой меня поит официантка Наташа с размазанными тенями и диким желанием выспаться в глазах.

Я прикуриваю сигарету и делаю глоток. Господи, какая же редкостная бурда… в следующий раз приеду и буду заваривать себе кофе самостоятельно. Даже можно привести свой кофе, свой сахар, свою ложку и чашку. Хм… а что, будет забавно. Но, по сути, я прав. Мне не нужен здешний кофе и даром. Мне нужно то состояние, которое я ощущаю под этой неоновой вывеской именно в этом месте в половину третьего ночи.

Где-то там, на той стороне бухты живет та, которую я любил… или люблю? Не знаю. Тогда – ответ был. Теперь же ответ превратился в вопрос без ответа. Иногда появляется жгучее желание увидеть ее, улыбнуться, попробовать что-то свершить заново… но сам себя останавливаешь. Прошло время. А время – суровый арбитр. Вполне вероятно, что живет она уже не там… а, может быть, и не в этом городе. Тем более, вряд ли ей будет приятно мое явление. Она не поймет… опять попытается как-то это все так, чтобы для всех и никому. Словом, путаница опять… нет, не буду. Не хочу.

Мне хватает и того, что я все еще жив и нужен. Кому? О, это отдельный вопрос… и нет нужды на него отвечать в три часа ночи. Пора ехать. Поэтому, я допиваю одним глотком кофейную мерзость, киваю официантке и выхожу из кафе.

За мной выходят трое. Одного я бью с разворота в кадык, другом ломаю руку, а третий уже пятиться, примирительно подняв руки. Я уже не смотрел. Я уже сел в машину, повернул ключ зажигания. Трехсотсильный двигатель отозвался приветственным рыком, и ночь приняла меня в свои объятья.

Я люблю это время суток. На дороге лишь почти такие же, как я, да те, кому уже нечего терять. Поэтому спокойно можно отдаться во власть скорости, упиваться ее неукротимой мощью, рассекая ночной город карбоновым капотом машины.

Когда я подъезжал к перевалу, то пост ДПС уже догорал. Поэтому я остановился на обочине и, выйдя из машины, подошел к тому, кто сидел на капоте патрульной «десятки» с разбитыми окнами.

Его белые волосы струились по кожаному плащу, а из-за правого плеча виднелась оплетенная кожей и серебряной нитью рукоять меча. Он курил тонкую сигару и улыбался мне.

- Габриель, ты всегда появляешься именно тогда, когда я меньше всего тебя жду, - сказал я, обходя какие-то обломки.

- Специфика организма, - ответил он. – Слушай, совсем правоохранительные органы в беспредел упали. Вообще без разницы с кого денег содрать.

- Ты их за это поубивал?

- Хм… поубивал за все разом. У хорошего милиционера должно быть от природы развито чувство вежливой опасности.

- Габриель, на тебе не написано, что ты – самый жестокий убийца.

- Это надо читать в глазах. Все просто.

- У тебя всегда все просто. Ты не слышал, что простота – хуже воровства?

- Мне нет до этого дела. Тем более, я – расстроен.

- Что еще не так?

- Я испоганил свою рубашку. Мне нужна новая.

- В четыре часа ночи?!

- Ты не понимаешь… рубашка – это лицо одежды. Когда ты входишь куда-то, то изначально почти все обращают внимание на твою рубашку. Я не могу себе позволить появиться с лицом, заляпанным кровью… даже если это лицо – всего лишь часть моей одежды.

Понять Габриеля – невозможно. Я уже давно оставил эти попытки. Во-первых, знал, что ни к чему хорошему это не приведет, а во-вторых, невозможно понять того, кто не понимаем. Габриель такой, каким хочет быть… иногда мне кажется, что он лишь гость в нашем мире. Хотя, я не слишком-то верю во всевозможные мистификации… просто он – это не то, что может представиться. Какими чувствами и мыслями он руководствуется, совершая то, что делает, не дано понять. У всего есть логика, но и логика может работать лишь с теми объектами, которые имеет отношение к человечеству.

Иногда мне кажется, что он этакий незримый критик, который незаметно добавляет штрихи в картину известного художника. Художник и не догадывается, что эти штрихи изменяют его картину в целом и восприятие получается не таким, каким оно виделось художнику. И тогда получается шедевр… художника чтят и уважают, а Габриель снова меняет восприятие этого мира под свое ощущение правды. Зачем ему это нужно? Не знаю… не тот ответ, на который можно найти подходящий вопрос.

Впрочем, по большей части меня устраивало наличие Габриеля в моей нынешней жизни. Не хочу сказать о нем ничего великого, но он – это показатель того, чем я стал.

- Ну и где мы будем искать рубашку?

- Ты знаешь по близости какой-нибудь клуб?

- Нет. Это не моя часть Родины.

- Понятно. Ладно, поехали… думаю, что найдем. Главное, чтобы было побольше неона.

Никогда прежде мне не доводилось бывать в стриптиз-клубах. Судя по тому, что я видел, я ничего не потерял.

Мрачного вида официант усадил нас возле сцены и с кислой улыбкой принял заказ: 400 грамм коньяка для Габриеля, и двойной эспрессо для меня.

- Тебя кофеин когда-нибудь убьет, - сказа Габриель, наливая себе коньяк. – Ты пьешь кофе в надежде на то, что когда придет сон, то сны к тебе не придут. Глупая надежда… когда-нибудь миражи пожрут твою реальность.

- Меня это не волнует.

- Знаю. Потому-то ты здесь и сидишь. Но все же… это еще не причина, чтобы перечить моему мнению, Антуан.

Антуан… так меня назвал, не смотря на то, что зовут меня Антон. Раньше я его поправлял, но потом ему это надоело и он посмотрел на меня так, что я понял – спорить с Судьбой не имеет смысла. Особенно, если судьба сейчас возьмет и сломает тебе позвоночник в трех-четырех местах. Поэтому, теперь я – Антуан. Собственно, это не имеет никакого значения. Как и все остальное в целом тоже.

- Куда ты меня привез?

- Ты же сам сказал, что в клуб хочешь. Вот, этот работал.

- Здесь нет ни одной приличной рубашки.

- Габриель, сложно найти нормального человека в половину шестого утра в стриптиз-клубе в такой рубашке, которая бы отвечала твоим требованиям.

Он лишь поцокал языком.

- Вечно в этой стране все ни как у людей, - сказал Габриель, наливая себе по новой. – Иногда мне кажется, что Россия – страна эксперимента…

- Ну, это не новость. Мы это уже давно знаем.

- Ты себя причисляешь к народонаселению или к территории?

- К социуму.

- Не умничай излишне, - Габриель откинулся на спинку дивана. – Я не люблю, когда кто-то ставит себя выше Бога.

- Многие из убитых тобой такого же мнения о тебе самом.

- Обо мне? Что, думают, что я – Бог? – он рассмеялся. – Да никогда в жизни я не подпишусь больше на эту поганую работенку.

- А ты вообще какого бога имеешь в виду?

- Какого Бога? Тебе имя сказать или религиозную принадлежность?

- Без разницы. Просто интересно обоснование.

- Обоснование… ага… ну, думаю, что на религии мне с высокой колокольни. Потому что нельзя давать вере в Бога имя. Следовательно, у настоящего Бога имени тоже нет… так что, я не могу претендовать на роль подлинного Бога. Следовательно, все кто так думают, уж наверняка умерли от моей руки заслуженно.

- Экая у тебя логическая цепь все следовательно да последовательно.

- Ты бы уже привык к тому, что у меня всегда есть свое собственное верное мнение по любому вопросу.

- Как же к этому можно привыкнуть? Так можно жить, только будучи тобой.

- Тебе бы не понравилось. Нет ничего хуже, чем пытаться примерить на свою душу чужую шкурку…

Зазвучала песня и на сцене появилась стриптизерша:

Я помню наш последний вечер, наш последний разговор,

По телу твоему скользит последний мой взор.

Твое белье на полу, ты абсолютно нага ,

Ты прижимаешься ко мне, последний раз ты моя.

Твои плечи теплы, как воск горячей свечи

Их покрывают поцелуями губы мои

Я растворяюсь как лед в печали твоих глаз

И ты целуешь меня в последний раз.

Взгляд Габриеля вдруг стал холодным.

В блеске белых волос на постели любви

Раскинуты волны несбыточной мечты.

В них вся наша печаль, вся наша радость и боль.

И в тихом шепоте любви, я различаю постой.

Ты тихо просишь меня, не оставлять тебя одну

Hо в глубине моих глаз видишь только пустоту.

Твои ресницы дрожат, ты тихо молишь о нас.

Hо я знаю одно это все в последний раз.

Его рука скользнула под плащ и я отчетливо услышал, как щелкнул предохранитель пистолета.

Ты стараешься забыть о том, что будет впереди,

И вся бросаешься в огонь последней любви.

И, сгорая как бумага в моих нежных руках,

Ведь это все в последний раз, и ты забыла свой страх.

Только я и ты, лишь только мы вдвоем,

А потом я уйду, и дождь за окном

Напомнит тебе, что я уже не вернусь.

Hо ты не будешь одна, к тебе придет твоя грусть.

У него всегда два пистолета: один это Берета М92Ф, а второй – непонятный монстр, выстрелы которого способны разорвать человека на две мертвые половины.

Грусть расскажет о том, я когда-нибудь приду

И слезы твои своей рукой оботру.

Ты узнаешь о том, где я не был и где был.

Я скажу тебе, что я тебя не забыл.

Все исчезнет, растворится, все растает дотла,

Улыбнувшись, я увижу, что меня ты ждала.

Ну а пока я вижу слезы, слышу шепот твоих фраз,

Я ухожу не навсегда, я ухожу в последний раз.

Бармен рухнул под стойку с простреленной головой. Все вокруг наполнилось криками, грохотом выстрелов и ароматом смерти. Но уже через полторы минуты в зале осталось только шипение прострелянных колонок да всхлипы стриптизерши, прижавшейся к своему шесту. Я брезгливо бросил чашку с недопитым кофе на пол. Глупый официант залил ее своей кровью.

Габриель поднялся на сцену и поднял голову стриптизерши дулом пистолета.

- Я был бы очень не против, если бы ты присоединилась для беседы за наш столик, - сказал он. – Антуан, ты бы сходил к бару и принес бы выпивки. Сам понимаешь… обслуга больше не предусмотрена.

Я сходил в бар, переступил через мертвого бармена и уделил немного времени раздумьям. Потом, взял бутылку сухого красного вина для девицы, Габриелю – коньяк, а себе – ополовиненную бутылку польского абсента.

Габриель уже сидел, а стриптижерша сидела напротив него и почему-то пыталась спрятать свою обнаженную грудь перекрещенными руками. Я поставил бутылки на столик… ага, Берета Габриеля лежала перед ним, направленная стволом на стриптизершу. Ну, как всегда, он сразу же не оставляет вариантов на размышления.

- Садись и ты… думаю, тебе будет интересно мое любопытство к этой сучке.

Я пожал плечами. Не скажу, что сильно интересно, но все же отдаленно хотелось понять смысл только что свершившихся смертей. Я уже давно знал, что Габриель может перестрелять десяток человек лишь ради коробка спичек. Число никогда для него не имело значения. Его забавлял финал результата.

- Итак, Барби, у меня есть вопрос, на который я получу ответ, - Габриель улыбнулся, достойно показывая, что он и есть кошмар во плоти для живых. – Каким образом ты имеешь отношение к «Deus ex machina»?[1]

- Что это такое? – спросил я.

- Секта такая, - пояснил Габриель. – Ты вряд ли о ней слышал. Клуб по интересам для очень состоятельных людей. Не буду объяснять специфику… довольно таки мерзко, но прозаично… они употребляют галлюциноген, который якобы позволяет им говорить с машинами. Немножко глупых ритуалов, в ходе которых в тело вшиваются микросхемы… типа чтобы связь с машинами была лучше. Но на Барби я не вижу характерных шрамов.

- Бред какой-то, - пробормотал я, делая глоток прямо из бутылки.

- Почему же? Всякий новый век приносит новое сумасшествие, в котором свежий фетиш… был нейлон, латекс… так почему же теперь не сделать объектом безумного поклонения системный блок от компьютера?

- И в чем общий смысл идеологии?

- Смысл? Ну, смысл в том, чтобы провести сроднения человека и машины. Чтобы вы стали единым целым.

- А причем здесь она?

- Вот и мне любопытно. Видишь эту татуировку? Поверь, это не просто красивые завитки мастера. Это клеймо. Правда, я не знаю, что оно значит… могу лишь установить принадлежность. Барби, ты слышишь или тебе отстрелить ухо? Рассказывай. Антуан спать хочет. Будет некрасиво его задерживать. Устал он сегодня… больше суток на ногах.

- Что вы хотите знать? – пролепетала она.

- Все женщины – дуры, - процедил Габриель. Даже те, что делают вид, будто бы они умные. Рассказывай. Я весь – жестокое внимание.

Я знал, что он в любой момент может начать ее калечить. Поэтому сказал:

- Он хочет узнать, почему на тебе клеймо этой секты.

- Я… я не знаю. Я обслуживала клиентов по вызову…. меня… меня чем-то опоили, а когда я пришла в себя, то татуировка уже была.

- Сколько прошло времени твоего беспамятства?

- Почти двое суток.

Пистолет взметнулся вверх и грянул еще один выстрел. Стриптизерша сползла под стол, а мне теперь уже забрызгало кровью лицо.

- Габриель… зачем, укоризненно спросил я, беря салфетку со стола.

- Ненавижу шлюх. Женщина еще может считаться женщиной до тех пор, пока не стала шлюхой. Ладно, давай прощаться… неплохо провели время, а?